Окно было распахнуто настежь: +12, но апрельский воздух казался теплым, почти горячим. Он выматывал нервы, кружил голову, сводил с ума...  Виктор еще раз перечитал серединку своего рассказа, стараясь найти "самое интересное и пикантное место" для превью:  "...Обнаженное тело Ники повторяло изгибы виолончели - своей второй души. Я коснулся ее бедра, и оно затрепетало, как виолончель под смычком. Ника стеснялась глядеть на меня, музыканта, игравшего на ее теле мелодию страсти, но из ее полуоткрытого рта рвались <!--more-->невольные стоны. Она еще никогда не раскрывала своего тела незнакомому мужчине; и мне первому предстояло сорвать этот чистый, невинный цветок и выпить его нектар!.. Консерватория постепенно затихала, как и всегда по вечерам, но, хоть дверь была заперта, а на окнах задвинуты жалюзи - все равно страх разоблачения покалывал юное Никино сердце. Впрочем, он только добавлял пьянящей сладости в то запретное, манящее, невыносимо ужасное и прекрасное, что будет с ней СЕЙЧАС, сию минуту, через мгновение..."  Найдя нужный фрагмент, Виктор вставил его в соответствующее поле, зажмурился - и ткнул в кнопку "опубликовать". Черт знает, чего он боялся. Все-таки впервые он не только излил свои фантазии, не дававшие ему покоя, на бумагу... точнее, на экран монитора, - но и раскрыл их для тысяч читателей. Раскрыл свою душу, самое потаенное, сокровенное в ней - для тысяч взглядов... Но он больше так не мог. Его тайная любовь так измучила его, что требовала хоть какой-нибудь разрядки - хотя бы такой. Эта весна отняла у него все силы...  ***  На уроке Ника была странной: без обычной застенчиво-мерцающей улыбки, без доверительного блеска в глазах, - боком взглянула, невнятно поздоровалась, потом - сбивалась, ошибалась, начинала по нескольку раз сначала... Виктор чувствовал между ними неловкость, явную, как затекшая нога, и холодел от догадки, откуда она могла взяться. Нет, это невозможно...  Первокурсница Ника была лучшей его студенткой. До консерватории он занимался с ней частным образом, но очень скоро перестал брать с нее деньги, влюбившись - пока что платонически - в свою ученицу, в ее чистую душу и в ее талант. Он считал Нику гениальной и молил Бога, чтобы ему хватило мастерства и такта раскрыть ее талант в полную силу. В начале их встреч Ника была обычной девочкой, бедно одетой, милой, улыбчивой, физически неразвитой; почти не красилась, не стремилась раскрыть свою женственность - и Виктор даже думал иногда с сожалением: вот бы ей, в придачу к ее таланту и чистой душе - толику юной чувственности, которой блистали ее сверстницы...  И - мысленно "накаркал": как-то незаметно, постепенно Ника превратилась из ушастого хорька с туго затянутым хвостом - в умопомрачительную красавицу. Ей было восемнадцать лет. Казалось, она сама немного смущалась своей красоты, нежданно пришедшей к ней; она не привыкла к своей красоте, не знала, что с ней делать, - но это только добавляло ей обаяния. Особенно кружила голову ее манера держать себя: тихое достоинство, которое было в ней и шло, видно, от ее грузинской "породы" - горделиво приподнятая голова (без гонора, а именно с достоинством), плавная походка, всегда текучая, нежная речь... Ника была невысокой, но ладной, точеной: все детали ее фигуры складывались в хрупкую пластику, от которой, если она шла без тяжелой виолончели, просто сводило дух. Ходила она неспешно, слегка качая бедрами - не виляя, а именно покачивая, очень грациозно и естественно; на лице у нее всегда светилась полуулыбка, расцветающая в ослепительный фейерверк, если она видела что-то радостное. У нее были огромные темные глаза и черные локоны, которые она перестала стягивать в детский хвост и отпускала виться-пушиться свободно. Головка ее была похожа на корзинку с вьюнками...  В свои 35 лет Виктор никогда не любил, не увлекался, не был женат, а девственность потерял давным-давно - с проституткой. Ника явилась ему, как... он не мог подобрать слов для Нее. Она стала смыслом его жизни. Сколько раз Виктор дрожал, когда мимо проплывала хрупкая фигура; сколько раз он держал ее руку со смычком, добиваясь пластики в игре, и плечи, освобождая спину от зажимов; сколько раз пытался незаметно заглянуть в выемку декольте и разглядеть груди; сколько раз... Он не знал, когда симпатия трансформировалась в любовь, и не считал себя вправе раскрываться Нике: это не сочеталось в его глазах с целым рядом табу - с этикой педагога, с ролью Старшего, Наставника, с дружбой и доверием, которые Ника питала к нему... Ника знала, что отношение Виктора к ней совсем не похоже на отношение педагога к ученице, но НАСКОЛЬКО не похоже - и не подозревала.  - ...Ну что такое, Ника? Не выспалась? Или тебе подменили? Может, это не ты, а твой двойник-шпион? - шутил Виктор, пытаясь разрядить обстановку. Концертмейстера сегодня не было, и они были одни. Ника вымучено улыбалась и молчала, не глядя на Виктора.  - Ну ладно. Сегодня от тебя маловато толку. Отпущу-ка я тебя восвояси. Иди, Ника-Земляника, отдыхай от музыки, а я от тебя отдохну. Сдашь ключ на вахту...  Он встал, собирая вещи. Когда он уже был в дверях - услышал за спиной:  - Виктор Алексеич...  Он ЗНАЛ, что Ника окликнет его. Но обернулся, как ни в чем ни бывало, стараясь быть невозмутимым:  - Ась?  Ника смотрела в пол. Потом вдруг вскинула головку, тряхнув кудрями, и посмотрела ему прямо в глаза. Лучше б она этого не делала...  - Виктор Алексеич, это... это вы писали тот рассказ?  Взгляд ее пронзил Виктора, как ток; и поэтому он безнадежно выдал себя - прежде, чем взял себя в руки:  - Ааах... Ты... ты читала? Какой рассказ? - попытался он исправить положение, но было поздно.  Оба они поняли это.  - Значит, вы... Я... я сразу догадалась...  - Подожди, Ника... Какой рассказ? О чем ты говоришь?  Но темным глазам Ники нельзя было врать:  - Вы же знаете!.. Тот, который на том сайте... - и Ника покраснела от необходимости произносить слово "эротический"...  Виктор понял: дело труба.  - Ну хорошо, Ника... Раз ты меня раскрыла... - Он старался "сохранять достоинство", хоть и чувствовал, что краснеет не меньше Ники. - Хорошо. А... а как бы ты к этому отнеслась? - спросил он и понял, как по-идиотски прозвучал этот вопрос.  - К чему?  - Ну... вот к этому... К тому, что я пишу такие рассказы?..  - Не знаю... - Ника вдруг неловко рассмеялась. - Не знаю! Вы пишете... Это ваше дело...  Она закрыла лицо руками.  - Ну, а все таки? Ты... - Виктор говорил торопливо, боясь, что Ника обидится или разревется, - Ты не разочаровалась в любимом педагоге? - и стиснул зубы от неловкости шутки.  Она посмотрела на него сквозь пальцы - краем глаза.  - Я... я не знаю. Я растерялась. Честно. Я сразу поняла, что это вы, а я - это я. И я представила...  - Что?  - Ну... как это все... - Ника отняла руки от лица; щеки ее были в красных пятнах. - А вы... вы в самом деле?  В ее глазах сверкнул какой-то особый огонек. Шутки кончились. Виктор помолчал и сказал, глядя ей в глаза:  - Да. В самом деле. Да ведь ты знаешь, Ника. Давно знаешь.  Глаза Ники темнели и распахивались все сильнее... При всем ее шоке ответ Виктора вызвал на ее личике невольную улыбку торжества, хоть оно и горело, как мак.  - Я знаю, что вы... что вы любите меня, вы мне как папа... но не знала, что - ТАК...  - Я и сам не знал, Ника.  - И что... вы хотите..?  - Очень хочу.  Сердце Виктора билось, как сумасшедшее. Странно, но он как-то мгновенно почти успокоился - умом; он просто волновался, но неловкости не было, она испарилась. Наоборот, он будто нащупал какой-то путь...  - А что, я... я действительно для вас - такая, как вы описали?  - Ника... - Виктор подошел к ней. - Ника...  Он медленно поднес руку к ее лицу. Ника дрожала, но не шелохнулась. Виктор коснулся щеки, погладил ...ее; взял за подбородок, приподнял малиновое личико... - Ника...  То, что было дальше, он не понял и не запомнил - как, каким образом так вышло, что спустя полминуты он жарко целовал лицо Ники, ее горячие щеки, губы, шею, а она прижималась к нему, и руки ее обвивали его - будто бы сами, помимо ее воли.  Она задыхалась; на лице ее проступала улыбка блаженства, и Виктор ясно видел это - и сходил с ума. Апрельский воздух, струящийся из окна, отнимал у них разум; ласки затягивали их - еще немного, и Ника стала отвечать Виктору, робко трогая его губами; ошалевший Виктор потерял голову - впился в ее губы, раскрыв их языком, и утонул в сладкой пропасти ее рта...  Вот тут они и пропали. Ника, позабыв обо всем, попискивала, извиваясь под поцелуем; руки ее крепко обхватили Виктора, и даже ноги готовы были обвиться вокруг него, как лиана. Они с Виктором больше не были учителем и ученицей...  Все это произошло так быстро, что ни Виктор, ни Ника не успели осознать свое превращение: из Виктора Алексеевича и его студентки - в страстных любовников. Они только жарко льнули друг к другу, мигом перечеркнув все запреты: апрель сорвал их, как старую шелуху...  ***  ...Наконец они оторвались друг от друга, переводя дыхание. Они смотрели друг на друга - круглыми, изумленными глазами; оба они не ожидали того, что произошло. ОНО ошарашило их, повергло в шок, и они не могли говорить - только смотрели друг на друга и хватали воздух.  Вдруг Виктор сообразил: "дверь! дверь не заперта! в любой момент могут войти!.." Его пробрал озноб; он метнулся вдруг пантерой к двери, закрылся, потом - к окну, опустил жалюзи... И - к Нике.  Она стояла с полуоткрытым ртом, взлохмаченная, растрепанная, красная. Грудь ее вздымалась часто-часто, блузка была полурасстегнута - разошлась во время объятий. Под ней виднелось начало грудей и нежной, умопомрачительной ложбинки...  - Нет, нет... - шептала она, когда Виктор расстегивал ей блузку, трогая кончиком языка ее губы. Шептала, задыхалась, и - не сопротивлялась.  В коридоре шумели, сквозь стены просачивалась какофония консерваторских будней - рояль, труба и что угодно вперемешку. А Виктор - осторожно, а затем все более страстно касался ее кожи, гладил ее по обнаженной спине, нагибался - целовал живот, плечи, ложбинку... И расстегивал лифчик.  - Не надо... - бессвязно шептала Ника, трогая Виктора за руки, - но было уже поздно: лифчик валялся на полу, и во рту Виктора оказался сосок, горячий, набухший, как почка. Ника вскрикнула...  - Тихо, девочка, тихо, Ника-Земляника, - шептал Виктор и ел, смоктал, облизывал ее груди, зарывался в них, мял и мучил их, забыв даже и любоваться на это чудо, которое столько снилось ему...  Освободить Нику от остальной одежды было делом минуты. Виктор прижимался щекой к пушистому треугольнику, сладковато пахнущему, и с особым удовольствием развязывал шнурки на Никиных ботинках.  - Ну давай, Земляничка, освобождай ножки, - шептал он.  - Виктор Алексеич!.. - умоляюще стонала оголенная Ника, но послушно вынимала ноги из ботинок. Теперь она была вся - его. Вся! Голая. Полностью! С ног до головы! Дрожащая! Розовая! Нежная! Его! Ника!.. На глазах ее блестели слезы - она плакала от страха и возбуждения...  Виктор не столько раздевался, сколько срывал с себя одежду. Ника смотрела на него своими огромными, блестящими глазами; за стеной кто-то трубил "Вокализ" Рахманинова - чувственную, щемяще-надрывную мелодию... Она дрожала.  - Ну, девочка, ну... - голый Виктор приблизился к ней, нежно коснулся ее тела, обнял - руки его поползли по спине, бокам, ягодицам... Ника, дрогнув, поддалась - тело ее завибрировало, задышало под его руками. Запрокинув голову, она смотрела на него; рот ее был полураскрыт - и Виктор прильнул к нему...  Обнаженные, прижатые друг к другу, сплавленные в единый комок, они целовались долго - до тех пор, пока Ника не стала обвиваться вокруг Виктора, как плющ, не стала громко подвывать и раздвигать ножки, бессознательно насаживаясь пахом на Викторову ногу, а член Виктора, бодавший Никин живот, не заныл совсем уж нестерпимо. Тогда они оторвались друг от друга, лихорадочно глотая воздух, и Виктор приказал:  - А давай-ка на столик, Ника...  - Нет... - выдыхала она, умоляюще глядя на него, - но Виктор мял ее груди, подминал ее спинку, вмазывая ее в себя, как масло, и Ника лишилась воли. - Нет... - шептала она, забираясь на стол и умоляюще-вопросительно глядя на Виктора. Она не знала, что делать.  Виктор провел рукой по ее ногам - они были мокрыми от смазки.  - Не так, Земляника, не так... на животик, на животик!..  - Не надо... - в последний раз пискнула Ника и перевернулась вниз лицом, подчиняясь требовательным рукам Виктора.  - Раздвигаем ножки... пистолетиком... вот так - командовал Виктор, властно укладывая Нику и сходя с ума от мысли, ЧТО сейчас будет.  Ника ухватилась руками за края стола и зажмурилась. Она лежала на столе, ноги ее свисали вниз, касаясь пола; как раз напротив члена Виктора, на одном уровне с ним розовела горячая пизда, распахнутая, блестящая, - это было невозможно, невероятно... Хотелось поцеловать ее, исследовать, насладиться ею - но Виктор чувствовал, что не может уже терпеть. Он пододвинулся к Нике - и головку члена сладко обволокла нежная скользота...  - Ааааах! Аааааххх! - громко захрипела Ника, вцепившись в края стола и извиваясь всем телом.  - Подожди, я ведь еще не... - и Виктор умолк, увидав, как по его члену стекают потоки пенистой жидкости. Кончает! кончает девочка... Эта мысль шарахнула его, как током - и он принялся неистово долбить Нику, крепко держа ее за раздвинутые ягодицы и входя в нее все глубже.  Ника сдавленно кричала и всхлипывала. Виктор все увеличивал напор, чувствуя, что теряет власть над собой и его уносит мутная волна - как бывало когда-то в истерике. От мысли, что он ебет голую Нику, нежную, тонкую, талантливую Нику - ебет, как кобель, да еще прямо в классе, где он вожделел ее столько времени, где их запросто могут застукать... - от этой мысли его поглотил какой-то жестокий раж, и он остервенело молотил членом окровавленное лоно Ники, вгрызаясь в него все сильнее...  Ника выла и пищала, захлебываясь криком, разрываясь от оргазма и боли; ее тело ритмично ездило под напором Виктора - туда и обратно по скользкому столу, и груди ее терлись об стол, размазываясь по холодной поверхности... Виктор мял ее спину, ягодицы, бедра, бока, мял ее всю, как кусок воска - и Ника хрипела от этого убийственного массажа. Стоны, хрипы, писки Ники, неистовое хлюпанье члена, взбивавшего, как миксер, розово-пенистое месиво в ее пизде, "Вокализ" Рахманинова за стеной, гул десятков инструментов со всех сторон - все это смешалось с апрельским воздухом в терпкий, сумасшедший коктейль...  "Надо бы вытащить член: нельзя начинять девочку", подумал Виктор - и понял, что не может: вдавливаясь в Нику до самых костей, он разрядился в нее фонтаном спермы, потом - другим, третьим, десятым... цветные молнии сверкали в его голове, и все никак не хотели умолкать, и он кричал, забыв обо всем на свете - от страшной муки оплодотворения и власти над женщиной. Которая пять минут назад еще была девочкой...  ***  - Ну не надо, Ника, не надо... Не плачь, пожалуйста, ну не надо... Ну прости меня! Прости, - пожалуйста!.. Я... я не знаю, что на меня нашло. Ну прости меня, Ника! Мне очень стыдно. Правда... Ну прости...  Ника сидела, сгорбившись, на столе - голая, в луже крови и выделений - и плакала. Лицо ее было красным, почти буряковым, глаза тоже покраснели - она их без конца терла, по-детски, будто надеясь втереть слезы обратно. Виктор сидел рядом, обнимал Нику за плечи и робко целовал куда придется. Сморщенный член его был весь в крови.  - ...Ну прости меня... Ты видишь, как: мы оба немного сошли с ума. Это все ...весна, Ника...  - Как же так? Я не верю, - всхлипывая, говорила Ника, глядя на себя-голую. - Я - вот так, с вами?.. Вы меня... Неееет!.. - и Ника снова и снова заходилась в плаче. Потрясение выходило из нее слезами; ей казалось, что все вокруг рухнуло...  - Ника, маленькая моя... А хочешь, я тебя домой отвезу? К тебе? На машине?  - Домой? Вот так? Нееет!.. - Нику передернуло от этой мысли, будто она увидела паука.  ...Понемногу она успокаивалась: нежность и раскаяние Виктора возымели эффект, и она уже доверчиво прижималась грудками к нему.  - Виктор Алексеич... Я до сих пор не могу поверить... Я - занималась Этим? Я - уже не девушка?  - Ника, моя славная... С посвящением тебя! Ты теперь - женщина, взрослая женщина...  Виктор протер стол, Никину пизду и ножки, собрав целый кулек окровавленных салфеток; но одеваться ни ей, ни ему почему-то не хотелось. Апрельский воздух растворил их в каком-то щемящем оцепенении, и они сидели рядышком, прижавшись друг к другу. Выплакав потрясение, Ника вздыхала, положив голову на плечо Виктору. Близился конец рабочего дня, консерватория понемногу затихала; дверь их несколько раз дергали, и они всякий раз вздрагивали...  - Ник... А давай поедем ко мне? А? - предложил вдруг Виктор. - Давай?  - К вам?..  Мысль о возвращении домой была нестерпимой, и визит к Виктору показался ей отчаянным, но вполне естественным продолжением того, что было.  - ...А что у вас?  - У нас? Я!  - Вы?.. - Ника засмеялась. Слезки на ее глазах стали подсыхать. - А кроме вас, у вас чай есть? И ужин к нему впридачу?  - Есть, конечно. У нас много чего есть... Так что, земляничная принцесса согласна?  - Так и быть... - и Ника грациозно спрыгнула со стола. У Виктора екнуло сердце - так она была прекрасна: обнаженная, стройная, гибкая, уже улыбчивая, с тихим блеском в глазах... - А мы прямо так поедем? В этих вот костюмах?  - А что, мне не идет, ты считаешь? - Виктор встал, комически красуясь перед Никой и испытывая дикий кайф от своего бесстыдства. Член его давно уже торчал, как пушка.  - Ну... Как вам сказать...  Внезапно Виктор вскочил и сгреб Нику в объятия. Она ойкнула...  - Немедленно одевайся. Слышишь? Немедленно. Иначе все повторится. Я за себя не отвечаю. Немедленно!..  И держал ее, не отпуская одеться.  ***  - Ой-ей-ей! Ааааоу! Не могу-у-у!.. Виктор Алексеееееееееич!.. Не мучьте! А... а... умира-а-аюююю!.. ЫЫЫЫЫЫЫ...- и Ника билась в оргазме, обхватив Виктора ногами, а он буравил языком ее пизду, руками выкручивая соски.  - Так... успокойся... так... ну вот. Сладко? Сладенько моей девочке? А мурлыкать будет моя девочка? А так? - и он нежно проводил ладонью по голому боку, отчего Ника выгибалась и действительно мурлыкала…  Взгляды их были пьяны, на лицах играли диковатые улыбки. Они говорили друг с другом бессвязно, урывками, - прикосновения, ласки вполне заменили им слова.  - Так... а теперь на животик... Писюлечка наша еще болит, да? мы ее трогать не будем, - а вот сзади у нас есть еще одна дырочка...  - Нееееет, - сладко ныла Ника, перекатываясь на живот. - Вы меня будете... туда?  - Буду. Мужайся, Земляничка. Вначале будет немного бо-бо, а потом...  И он драл ее попку, стараясь, впрочем, не делать ей больно, а Ника выла и жаловалась:  - Оооу! Я сейчас лопну!.. Ооохх! Такое чувство, что вы на кол меня... что вы в меня... оой! даже тошнит немного... Оооооооууу, я не могу, не могу! Не мучьтееееееееее!.. - Но Виктор крепко держал ее, и скоро она уже хрипела и плакала, кончая от члена в попке, распиравшего, натянувшего ее до ушей, как чулок на манекене...  ...Они лежали и тихонько стонали. Говорить не было сил. Ника думала, как это так получилось, что она жила себе тихой, скромной, правильной девочкой, и вдруг в один день все это полетело в тартарары, и она за день испытала Все Это... и Виктор Алексеич, такой привычный... Боже! и теперь она - не та, что была, а какая-то уже совсем другая Ника... А Виктор думал: только что я делал это. Мы делали это. Я и Ника. Ника...  - Уже пол одиннадцатого, - сказал он.  - Выгоняете? - отозвалась Ника и потерлась, как кошечка, о его бок.  - Мама волноваться будет. Мы же «занимаемся»...  - О да. «Занимаемся»... Чем?.. - И они тихонько хихикали.  - Я отвезу тебя. И одену. Лежи, - и Виктор стал натягивать на нее трусики, колготки, брюки...  ***  ...Виктор стал чаще отсылать концертмейстера - и каждый урок наедине с Никой кончался Этим. Они закрывались - и умирали от оргазмов, от запретного восторга и от страха разоблачения. Ника стала ездить домой к Виктору на "дополнительные занятия", которые проводились безо всякого предохранения, - и истекала спермой Виктора, как весенней влагой, а рот ее горел от поцелуев, от минетов и от соленого привкуса его тела. Ника порозовела, налилась и стала убийственно хороша. В ее речи появились томные, медлительные нотки...  Через какое-то время люди стали замечать неладное. То Ника, забывшись, крикнет: "Виктор Алексе-е-е-еич! Давайте скорей уже!.." - и, опомнившись, прикроет рот рукой; то они пройдут по коридору, обнявшись за талии; то Виктор украдкой прижмет к себе Нику, поцелует ее, взъерошит ей кудри... Стали замечать, что регулярно, после занятий, Ника садилась в машину Виктора и уезжала с ними. Чьи-то зоркие глазки подсмотрели, наконец, как Виктор мнет и теребит Никину грудь, а та закатывает глазки от счастья...  Наконец декан вызвал Виктора к себе.  - Виктор Алексеевич, мы ценим вас как блестящего профессионала... но вы сами понимаете: так дальше продолжаться не может...  - Что не может?  - Что, что!.. Сами знаете что! Всякий стыд потеряли! Уже и целуетесь с ней в коридоре...  - А почему я не могу поцеловать в коридоре свою жену?  - Причем тут жена! Вы еще и женаты! И тащишься за студентками, как пацан! Выдрал бы тебя за уши!.. Гений нашелся, Казанова виолончельный...  Пока декан разорялся, Виктор достал свой паспорт, развернул его и показал декану. Тот глянул - и умолк на полуслове.  Там стоял фиолетовый штамп:  "17 мая 2011 г. зарегестрирован брак: Северинцев Виктор Алексеевич, 1976 г.р., женился на Геловани Нике Луасарабовне, 1993 г.р."  - Я надеюсь, инцидент исчерпан, - сказал Виктор, пряча паспорт в карман. Уходя от декана, он думал: все дело в том, что Ника - единственная в мире жена, которая, наверно, никогда не отвыкнет называть его на "вы" и по имени-отчеству.  Кем была для него Ника? Женой? Приемной дочерью? Любовницей? Ученицей? Он не знал. Она была Никой - его Никой...