ИСТОРИЯ ПЯТАЯ. Рассказывает Павел; перед тем, как дать ему слово, я хочу сказать пару слов от себя.
  Я знаком с его женой. Она - невероятно талантливая женщина: художница,  архитектор, дизайнер, поэтесса, романтическая душа... а кроме того, она -  одна из самых удивительных красавиц, которых я встречал в своей жизни.  Хрупкая, с нервным, трепетным лицом, маленьким тонким ртом, огромными  глазами, бездонными и пронзительными; с вьющимися пепельными волосами,  свободно обрамляющими ее головку, - она кажется мне воплощенной поэзией  или мечтой. Сейчас таких девушек просто нет... Кроме того, Лина выглядит  юной, нежной девочкой, - а между тем я знаю, что ей 35 лет, и у них с  Павлом есть сын-старшеклассник.
Я давно уже удивлялся тому, что они  называют друг друга - "сестричка", "сестренция", "сестрище", "братище",  "братишка", "брателло" и т.д. Однажды я спросил Павла об этом, и он  рассказал мне такую историю:
- Родных братьев и сестер у меня нет.  Отец мой рано умер, и мы остались вдвоем с матерью, когда я был совсем  маленьким. Мне было 7 лет, когда у нас в семье произошло пополнение -  моя двоюродная сестра Лина осталась круглой сиротой, и моя мама - ее  тетя - взяла ее к себе.
Лина была на полтора года младше меня. Как я  относился к ней до ее переселения к нам, я не помню: мне кажется, что  Лина была с нами всегда. Мама рассказывала, что раньше мы иногда сильно  дрались. Мне трудно в это поверить, потому что, сколько я себя помню,  Лина была для меня объектом защиты и покровительства. Хоть разница в  возрасте у нас была небольшая - как-то сразу так сложилось, что я ощутил  себя старшим братом, а Лину - маленькой девочкой, которая нуждается в  опеке. Эти роли и закрепились за нами, - с раннего детства и навсегда.
Все  детство Лина была моим лучшим другом. Лучшего товарища в играх у меня  не было нигде и никогда, включая всех известных мне мальчишек; не раз я  думал о том, что никто из них не понимает меня так, как она. Лина была  очень одаренной - и нервной, как все талантливые дети; из-за своей  нервности она плохо спала, не могла уснуть, плакала... Я еще помню, как  мама ее успокаивала - читала сказки, пела песенки, гладила по головке, -  но потом эта роль перешла ко мне, и я взял процесс убаюкивания Лины в  свои руки.
И тут я совершил великое открытие. Я уже не помню, как и  когда это произошло; кажется, мне было лет 9, Лине, соответственно - 7 с  половиной. Открытие состояло в следующем: я выяснил, что Лине ужасно  нравится, если кончиками пальцев медленно и нежно проводить по ее коже.  Такая "щекотка" мгновенно успокаивала и усыпляла ее, причем скорость  расслабления и успокоения зависела от масштабов поверхности, которую я  ласкал. Наиболее эффективны были ласки по всему телу, сверху донизу.
Тут  надо сказать вот что: с самого начала мама приучила нас с Линой  купаться вместе, и сколько я себя помню - обоюдная нагота никаких лишних  мыслей у нас не вызывала. Если мы раздевались друг при друге или при  маме догола - в этом не было совершенно ничего необыкновенного. Мы  преспокойнейшим образом мылили друг друга с ног до головы, включая  гениталии; нас никогда не интересовало, "у кого какая писька" - стыд  друг перед другом отсутствовал у нас по определению. Поэтому было  совершенно естественно, что Лина перед сном раздевалась догола, и я  "трогал ей холку" (так называлась у нас эта процедура).
Я быстро  причил Лину к "троганью холки", и через какое-то время она вообще  разучилась засыпать без этого ритуала. Несколько раз мне случалось  уехать в лагерь; Лина, помимо того, что страшно скучала по мне, - не  могла заснуть, плакала и однажды даже попала к невропатологу. Мама  пыталась "трогать ей холку", но у нее получалось как-то неправильно, и  Лина прогоняла ее. Как только я возвращался - Лина, душившая меня в  объятиях весь день, подставляла ночью свое миниатюрное тельце, и все  проблемы исчезали: через десять минут она уже мирно сопела в кровати.  Без этого ритуала - обязательно "потрогать" Лину перед сном - и я не  чувствовал себя спокойно; а так, убаюкав Лину, я будто знал, что  заработал право на сон.
Эта многолетняя привычка въелась в нас обоих  так крепко, что вышибить ее было невозможно. Когда мы стали старше,  мама потребовала было, чтоб мы спали в разных комнатах, а Лина перестала  раздеваться передо мной, - но Лина закатила такую истерику, что мама  поспешно сдала позиции, и мы получили вечное право спать в одной комнате  и оголяться друг перед другом столько, сколько нужно. Спать в одежде  Лина тоже совершенно разучилась, и нередко шла по утрам чистить зубы  совершенно голой. 
Когда мы стали подростками, а затем юношей и  девушкой, - ничего не изменилось ни в нашей дружбе, ни в привычке к  "троганью холки". Мама давно плюнула на "неправильное" поведение ее  детей, - лишь бы Лина была спокойна. Каждую ночь Лина, жмурясь от  удовольствия, стягивала с себя ночнушку, подставляла мне все свои изгибы  (это называлось "испечь хвостик"), а я нежно водил кончиками ногтей по  всему ее телу - от затылка до попы, от плеч до бедер и ножек, от грудей  до лобка... Временами я поглаживал ее тело покрепче, временами переходил  на совершенно невесомую "пухотерапию"... Во время этой процедуры мы  беседовали, обменивались дневными впечатлениями, - пока Лина не начинала  зевать, кунять и, наконец, - мирно посапывать. Я выключал свет и  тихонько шел к своей постели.
Я помню, с каким интересом я наблюдал  за тем, как меняется тело Лины, - как она растет, как у нее округляются  груди, бедра, начинает расти пушок на лобке, как он густеет, темнеет...  Все это было предметом наших беззастенчивых бесед; Лина, как и все  девочки, мечтала поскорее превратиться во взрослую женщину, и  нетерпеливо ждала, когда же у нее будет "настоящая грудь". Хорошо помню,  как я однажды осознал - с удивлением и радостью, но безо всякого стыда  или стеснения, - что моя маленькая Лина уже настоящая секс-бомба. Ей  было тогда 16 лет. Тут же я и доложил ей об этом - к бурному ее  удовольствию. Мы долго тогда болтали про наши подростковые влюбленности,  делились интимными тайнами, лежа в одной кровати...
Здесь я должен  сказать вот что: хотите верьте, хотите нет, но в наших отношениях с  Линой тогда начисто отсутстововал эротический компонент. Мы так привыкли  видеть друг в друге брата и сестру, что эта привычка просто не  позволяла нам возбуждаться друг от друга. Когда мне было 19, а Лине - 18  лет, - мы могли ласкаться, гладить друг друга по всему телу, целоваться  (не взасос, конечно, а нежно, одними губками - но зато с большим  чувством и по всему голому телу, безо всяких табу), прижиматься друг к  другу, крепко обниматься голышом - настоящего возбуждения никогда не  было. Была только огромная, беспредельная нежность, и - легкое волнение в  крови и в гениталиях. Член мой всегда находился в такие минуты в  "взволнованном" состоянии, но никогда не поднимался и не вставал. Лина  тоже никогда не мокрела - даже если я трогал ей писю (что, хоть и  нечасто, но случалось). Мы видели друг в друге брата и сестру, и  НЕсексуальный характер наших отношений закрепился у нас в подкорке.
Мы  чувствовали и сознавали, конечно, пикантность наших вечерних обнажений -  и частенько подшучивали над ней; эта пикантность была очень приятна -  как легкая эротическая щекотка, - но в возбуждение не переходила  никогда. Тем более, что мама знала про "троганье холки", и нередко  заходила во время этого процесса к нам. Я гладил Лину за взрослые уже  груди (не за соски, конечно, а рядом), щекотал ей бедра, попу и "щечки" -  на виду у мамы, - а мама что-нибудь рассказывала нам...
Лина тоже  "трогала" меня, только не так, как я ее - мне нравилось совсем  по-другому: сильнее, иногда "зверски", с нажимом. Лина называла меня  толстошкурым мамонтом и говорила, что в жизни не поймет, как может  нравится, когда так дерут - но "драла" меня по моей просьбе исправно и  регулярно, а я стонал от наслаждения. Особенно мне нравилось, когда она  скребла ногтями в промежности ...между членом и анусом, и потом  поднималась вверх по мошонке. Это ничуть не возбуждало меня: ощущения  были острейшими, головокружительными, я прямо корчился от наслаждения...  но то была совсем не эротика - приятность такого "троганья" имела  совершенно другое происходение. Член оставался мягким, был только... ну,  такой легкий эротический аромат - все-таки Лина ласкала мне половые  органы...
Мы делились друг с другом всеми интимными тайнами. Когда я  влюбился в одноклассницу Ларису, а потом потерял с ней девственность -  Лина узнала об этом в тот же день. Я гладил голую Лину и непроизвольно  сравнивал свою возлюбленную с ней: Лина была настолько ослепительна, что  мне приходилось признать ничью... Лина тогда жадно расспрашивала меня о  сексе - и я, пытаясь рассказать ей, как целовал смущенную Ларису, как  буравил ее членом, разрываясь между возбуждением и неуверенностью, -  немного возбудился, но приписал это исключительно мыслям о Великом  Событии, произошедшем со мной.
Вскоре и Лина потеряла девственность.  Вечером, поведав мне об этом событии торжественным, замирающим голосом,  она разделась и показала мне свою покрасневшую письку, - а я тщательно  рассматривал и трогал ее. Помню какое-то трогательное умиление: моя  сеструха, которую я нянчу с тех времен, когда в ней было меньше метра -  уже Женщина, она уже занималась настоящим сексом, стонала от боли и  наслаждения... Я тогда ласкал ее особенно нежно, и снова немного  возбудился; пришлось даже уединиться в туалете и сбросить напряжение.  Правда, думал я в тот момент, естественно, не о Лине, а о своей  возлюбленной (уже не Ларисе, а Наташе).
Потом у Лины пошли романы,  она перебывала в нескольких постелях... Все это жадно обсуждалось со  мной. Однажды Лина озадачила меня просьбой дай ей потренироваться на мне  в искусстве минета: она хотела предстать перед своим многоопытным  возлюбленным в самом высшем качестве. Я был немного озадачен, но без  колебаний согласился. Помню чувство сладкого нетерпения и волнения - как  перед подарком на праздники... Никто и никгда еще не "сосал" мне; сняв  трусы, я подставил Лине свой член. Лина была одета (шорты, топик), я  голый; несколько прикосновений ее языка мгновенно возбудили меня, и я  почувствовал, как внутри меня расцетает сказочный цветок. Я подсказывал  Лине, какие прикосновения наиболее приятны, она довольно быстро "ловила"  все, что я говорил, - и через какое-то время я, умирая от наслаждения,  кончил любимой сестре в рот.
Проглотив мою сперму, Лина засмеялась и  сказала: "горькая какая..." Потом заботливо погладила меня и спросила,  было ли мне так хорошо, как я показывал. В ее голосе был какой-то особый  интерес... Я никогда не испытывал такого фейерверка ощущений - о чем и  доложил ей со всем пылом пережитого наслаждения. Лина покраснела от  удовольствия, и мы долго еще болтали о сексе. Никаких особых последствий  этот "сестринский минет" не вызвал, - кроме того, что Лина имела бурный  успех у своего возлюбленного, а во мне ее нагота стала еще острее  будить тонкое, щемящее чувство нежности и восхищения. Во "стойку" члена,  однако, оно не переходило никогда.
Эта любовь у Лины оказалась  сильной. Лина изменилась: стала взрослее, красивее, в ней появилась  глубинная, завораживающая женственность... Я видел, что Лина выросла в  необыкновенную красавицу, и гордость за нее переполняла меня. Лина  растворялась в безудержном сексе со своим возлюбленным, и была готова  бросить ради него все на свете. Кроме меня, естественно, - мне  докладывались все интимные тайны, все новости их постели,  пересказывались все взгляды и слова ее любимого, - причем я тут же  должен был давать им свою интерпретацию. Лина просто не могла держать  информацию в себе - без того, чтобы узнать мое мнение. Однажды Лина  похвасталась, что ее отымели в попку; я осмотрел ее анус, обнаружил, что  он воспалился - и мне пришлось мазать его кремом несколько ночей  подряд...
Я таких бурных страстей не испытывал никогда, и только  старался направить младшую сестренку на путь истинный: следил, чтобы она  не бросала учебу,  предохранялась, была бдительна, следил за ее  питанием, здоровьем... Она почти всегда слушалась меня; ее тревожил  только один вопрос - сможет ли ее будущий муж так же "трогать ей холку",  как я? При мысли о том, что у меня не будет вечеров с Линой и кто-то  чужой будет ей "трогать холку", мне было горько, - но я крепился и гнал  эти мысли из головы, ибо понимал, что не имею на них ни малейшего права. 
Однажды все изменилось. Я хорошо помню этот день; Лине тогда было  19 лет. Она пришла тогда в страшном расстройстве, и дома с ней началась  истерика: ее возлюбленный бросил ее.
Бедная Лина дрожала, выла,  каталась по кровати и билась головой об стенку. Мамы дома не было. Я все  время сидел с сестрой - поил ее успокоительным, держал за руку, что-то  говорил ей... Вначале я пытался успокоить ее словами, но потом от  страстной жалости к ней не выдержал - и начал осыпать ее поцелуями.  Обняв ее, я целовал милые ушки, волосы, лицо, красное и мокрое от слез, и  шептал вне себя: "сестренка, любимая, радость моя... ну успокойся, ну  ладно... все хорошо..."
Лина вначале не реагировала, оставалась "в  себе" и выла от плача. Но потом мой порыв постепенно передался ей, и она  стала отвечать на ласки: стала хватать мои руки, судорожно и благодарно  сжимать их, отвечать на поцелуи... Она целовала меня все более бурно -  так же, как и я ее; нас обоих охватил вдруг безудерный порыв любви и  нежности, и мы ласкались все более неистово, погружаясь в какой-то  нервный радужный поток...
Лина - девушка очень возбудимая; она может  быть неистово страстной, может впасть в настоящий экстаз... именно так и  произошло тогда: истерика отчаянья переросла в экстаз нежности,  передалась мне - и мы лизались и терзали друг друга ласками, как  никогда.
Я первый начал раздевать Лину... раньше это было  естественно для нас - мы привыкли открывать свою наготу для нежностей и  ласк, - но в тот момент я сразу почувствовал, что нас несет в какую-то  другую сторону. Мы срывали друг с друга одежду, оголяя тела для  поцелуев... может быть, именно это нас и "завело", а может быть - то,  что я впервые целовал Лину в губы страстно, требовательно, с нажимом, и  она отвечала мне, проникнув мне в рот... Я до сих пор вспоминаю этот наш  первый поцелуй с содроганием: такую невообразимо сладкую дрожь он влил в  меня. Очень скоро мы целовались по-настоящему - ели друг друга губами,  всасывались, сплетались языками... Потом я стал целовать Лине грудь -  тоже по-настоящему, подсасывая сосочки, подминая их языком, - а она  хрипела и выгибалась, царапая мне спину ногтями.
Нас несла  ослепительная волна - и мы не могли остановиться! Когда мы остались  совсем голыми - я обцеловал все тело Лины сверху донизу, потом - повалил  на спину, залез на нее, обнял, прижал к себе... Я навис над Линой,  целовал милое личико, плечи, груди, сосочки... и упирался в нее каменным  членом, требовавшим разрядки. Очень скоро я почувствовал, как вхожу в  нее.
Это произошло почти незаметно - просто в какой-то момент я  понял, что погружаюсь в Лину, как в нежное, горячее масло, все глубже и  глубже... и, войдя до упора - стал неистово трахать ее, исходя в  какой-то чудовищной эротической истерике.
Лина удивленно смотрела на  меня - глаза ее расширились, остекленели, - стала хватать ртом воздух,  хрипеть... и вдруг закричала так, будто ее резали на части. Тут я  почувствовал, как меня неумолимо несет к Страшному и Сладкому... мы  кричали, раздирая связки, царапали друг друга ногтями - и метались в  страшной, безудержной истерике "двойного" оргазма. Это был не столько  секс, сколько долгий, невыносимый и ослепительный оргазм. Лина стала  кончать, как только я вошел в нее, - а мне хватило нескольких фрикций,  чтобы член свело судорогой, вырывавшей из меня бесконечные спазмы  сладких молний...
Ничего подобного я раньше никогда не испытывал.  Честно говоря, весь мой предыдущий секс был более ...механическими  упражнениями, чем выражением чувства, - а здесь меня разорвал на клочки  шквал эмоций, слитый с острейшим наслаждением, которое потрясло меня до  печенок. После того, как все кончилось, мы долго лежали, прижимаясь друг  к другу, и молчали. Было страшновато говорить, и мы предпочитали  прятаться друг в друга, как страусы - головой в песок. Мы сами не  заметили, как заснули...
Проснулись только под утро. На кухне  гремели посудой - мама была дома. Когда мы встали, оказалось, что мы  стесняемся говорить о происшедшем. Впервые между нами встала какая-то  прегреда в общении, и мы старались ограничиться в разговоре всякими  бытовыми мелочами, а после завтрака - поскорей убежать на учебу. Мы  стеснялись и друг друга, и мамы - нам казалось, что она все знает, хоть  она не высказала никаких подозрений.
В течение дня я, однако, много  думал о том, что произошло. Странно: я будто увидел все в совершенно  новом свете. Я многое понял и осознал. Вечером я приготовился серьезно  поговорить с Линой.
Она была закнутой и вялой, хоть и не плакала -  все отчаянье сгорело в огне вчерашнего взрыва. Но когда я вечером  пригласил ее, как обычно, раздеться и "трогать холку" - она,  обнажившись, вдруг начала плакать. Я стал спрашивать у нее - "ну что  такое, моя маленькая, ну что?" - и она шептала мне: "Так нельзя... Ты же  все-таки мой брат... Как же это так?.."
Я боялся этого - и страстно  стал убеждать ее, что все хорошо и ничего страшного не было. Я напомнил  ей, что мы не родные, а двоюродные, и с точки зрения морали ничего  плохого в нашем совокуплении не было. Масса людей женаты на двоюродных  сестрах - это разрешено законом.
Но Лина продолжала плакать - с ней  снова начиналась истерика, и я стал снова стал ласкать ее, пытаясь  утешить сестру и передать ей свою любовь. Все это вновь закончилось...  страстным сексом. Я ласкал ее все более бурно, чувствуя, как меня  "несет" та самая ослепительная волна; Лина вновь стала отвечать,  размазывая мне по лицу свои слезы и слюну от поцелуев; мы пыхтели и  возились, гладили, мяли и облизывали друг друга, "расходясь" с каждой  минутой все сильнее... Нас уносил радужный поток ослепительной,  истерической нежности, полностью отшибавший сознание; член мой окаменел и  заныл, мне хотелось вонзить его в Лину, мягкую, как масло, утопить его в  ней, достать членом до самого ее сердца... и через миг я шлепал яйцами  по ее пушистым складочкам, с силой вгоняя член до конца, до боли в  лобке, - а руками и ртом мял, целовал, вылизывал, гладил и тискал везде,  где успевал. Лина снова кричала, будто ее разрезали на части, снова  стала хватать ртом воздух, снова впилась острыми ногтями мне в попу,  вдавливая меня в себя до последнего, - и я чувствовал, как глубоко  внутри Лины, в жидком огне ее лона напрягается, наливается, нестерпимо  набухает мой член - и взрывается, вгоняя сладкие разряды в глубь ее  тела... Из меня вырался крик - такой же звериный, как и у Лины, - и мы  вдвоем терзали, долбили, молотили друг друга, подпрыгивая до потолка...  Глаза Лины остекленели и расширились; она смотрела на меня, будто  пытаясь понять, что я с ней делаю, - и надсадно орала, срываясь на  хрип...
...Еще долго после того она смотрела на меня с удивлением,  будто не понимая, что я с ней сделал, как все это у меня получилось... А  потом вдруг - бросилась на меня с поцелуями: "Пашенька, мальчик мой  родненький, золотко моё, мой маленький..." Я почувствовал, как ее  нежность снова вливает нестерпимый зуд и твердость в мой член... но  заставил себя терпеть - ибо должен был поговорить с Линой.
Обняв ее,  прижавшись к ней всем телом, я рассказал ей все, что понял в течение  дня. А понял я вот что: мы с Линой жили уже давно, как образцовые муж и  жена! У нас не было никаких тайн друг от друга, мы ласкались,  интимничали, открывали друг другу самые сокровенные уголки наших тел...  Не было только одного - секса; а так - мы были друг для друга самыми  близкими в мире людьми. А сейчас, когда нам пришлось познать и секс - мы  стали самыми настоящими мужем и женой.
Более того: я понял, что во  всех своих "любовях" я искал только Лину - ее подобие, ее образ, ее  замену... Всех своих девушек я сравнивал с Линой, всех старался  подогнать под нее. Лина была для меня эталоном.
Сестренка, выслушав  все это, с огромным удивлением сообщила мне - все то же самое она  заметила и за собой. И последняя ее любовь была ей так дорога потому,  что ее возлюбленный более всех походил на меня...
Как только мы  признались в этом друг другу - будто вдруг растаяла тяжелая, мучительная  перегородка, и все открылось в настоящем свете. Мы поняли, что втайне, в  глубине души любили только друг друга, и никогда больше никого не  полюбим. А еще Лина сказала, что она впервые в жизни кончила под  мужчиной, и что ее это потрясло до глубины души. "Я не могу тебе  описать", говорила она мне, "я будто побывала где-то в параллельном  мире..." Подо мной не кончала еще ни одна девушка (до Лины у меня их  было три), а тут - не успевал я войти в Лину, и она уже корчилась в  оргазме... Лина призналась мне, что ее приводила в неистовство страшная  мысль о том, что ее трахает ее брат, и что это - нельзя, не положено,  запрещено... От одной этой мысли в ней происходила "сладкая катастрофа",  и Лину стремительно несло к оргазму...
В общем, очень скоро мы были  уже женаты "по-настоящему", официально. Конечно, пришлось преодолеть  массу неприятных условностей, уговорить маму, которая чуть не слегла от  этой новости... но все окончилось хорошо, просто прекрасно. Я до сих пор  "трогаю" Лине - теперь уже своей жене - "холку", только после этого уже  не ухожу к себе в кровать, а остаюсь с Линой, обнимаю ее обнаженное  тело, зарываюсь ей в мягкую грудь - и засыпаю рядышком...