Едва подлодка стала заходить в бухту, как с неба начали медленно опускаться крупные снежинки, укрывая сопки белым ковром. - Вот и матушка-зима пожаловала,- сказал командир, стряхивая с рукава альпаковки снежную пыль. - А, когда уходили, деревья еще были зелеными, - заметил старпом. Командир глянул на него и в памяти его всплыли проводы их на боевую службу. В тот вечер у них на квартире по давно существующей негласной традиции собрались все командиры и старпомы лодок бригады. Было шумно, весело. Громко пели про «Усталую подлодку», идущую домой, лихо танцевали, а потом, когда гости разошлись, состоялось традиционное прощание с женой, которое они в шутку назвали «Прощанием славянки». Его Валюша умела так обставить эти ночные проводы, что потом, в течение всей «автономки» он вспоминал о ней с нежностью и тихой грустью. Валентина, голубоглазая блондинка, с тонкой талией и обворожительными женскими формами была необыкновенно сексуальна. Она знала такие способы и приемы, что у ее Максима от них дух захватывало. Она медленно, словно нехотя, раздевалась перед ним, выставляя напоказ свои женские прелести. И там было на что посмотреть. До замужества, она работала в Питере топ-моделью, и фотографии ее прекрасного тела часто мелькали на страницах модных журналов. Ее крупные груди смахивали на две спелые дыни, которые, казалось, вот-вот выпрыгнут из едва сдерживающего их лифчика, а плоский живот с небольшой ямочкой пупка и темным «треугольничком» внизу могли свести с ума любого ценителя женской красоты. Она носила только полупрозрачные трусики, зажигая мужа видом полуодетой женщины. Она замечала это и еще больше распаляла его своей модельной походкой и движением подрагивающих небольших ягодиц. Такое «кино» он долго вытерпеть не мог, хватал ее, валил на пол, и тут, на ковре, начиналась настоящая борьба. Она не давалась, мертвой хваткой вцепившись в трусики, а он яростно рычал и рвал их в клочья. – Давай!- кусал он ее в шею, и, навалившись всей массой своего могучего тела, старался раздвинуть ее ноги. Но, взгромоздившись на нее, он никак не мог попасть в нужное место. Едва он почти достигал цели, как она ловко выворачивалась из-под него, оставляя его с носом. Он всегда в эти минуты вспоминал крылатое изречение своего старшего помощника, который как-то сказал: « Трудно вставить бабе, если она сопротивляется…». - Не уйдешь!- хрипел он, заламывая ей руки. - Больно же!- била она его по спине, но уже сильно не сопротивлялась. Казалось, что она смакует эту боль. Наконец она переставала биться под ним и замирала. И в этот момент он своим большим и толстым «кием» забивал свой первый «шар» в ее притихшую «лузу». А дальше начиналась бешеная скачка, почти всю ночь, до полного изнеможения. На утро, окончательно измочаленный, но счастливый, он отправлялся ко второй своей «жене» - подлодке, которая ждала его не меньше, но в отличие от первой, не одаривала любовью, а только высасывала из него все силы, знания и опыт в изнурительной полугодовой подводной «автономке». Но он любил эту вторую «жену» не меньше первой, и, когда комбриг предложил ему перейти к нему в штаб, Максим, к удивлению многих, вдруг отказался. - Баковым – на бак! Ютовым – на ют! По местам стоять! Приготовиться к швартовке! – приказал командир, когда темное тело подлодки стало приближаться к пирсу. Оркестр на пирсе ударил марш, и лодка прильнула скулой к стенке, расплющивая автомобильные покрышки, развешенные по всему пирсу. …Они неуверенно шагали по пирсу, отвыкшими от земли ногами. После доклада командующему флотилией об удачном походе и его поздравления, командир и старпом шли к офицерской столовой, от которой уже доносился опьяняющий запах праздничного обеда. - Петрович старается,- довольно хмыкнул командир. - Ждет старина. Заглянем? Командир согласно кивнул, и они завернули к камбузу. Мичман Сухорученко радостно всплеснул руками. - Наконец-то вернулись, альбатросы – скитальцы морей. Дайте же обнять вас, други, - припал он к плечу командира. - Здравствуй, старина! Заждался?- обнял командир низкорослого мичмана. - Конечно. Ну как вы там? - Нормально. Вот только скучно без тебя,- ответил старпом. Петрович помрачнел. Вот уже три года, как врачи прописали ему берег, а море все еще тянуло его к себе. Каждый раз, провожая в поход очередную подлодку, он подолгу стоял на пирсе, глядя в немой тоске на ее тающий силуэт в морской дали. - Не грусти, Петрович, - коснулся шершавой ладони мичмана старпом, - твой камбуз на лодке в надежных руках. Вот только кок совсем уморил нас автономным пайком. У тебя, случаем, нет чего-нибудь остренького, солененького? Страсть, как соскучились по береговой пище. - Как же. Я вас ждал. Заходите сюда, - поманил мичман. Они спустились в подвал под столовой. Тут было тихо, светло, чисто, сухо. В огромном ларе лежали крупные белые клубни картошки, к потолочным балкам были подвешены кочаны капусты, аккуратно завернутые в газету. Пахло луком и квашеной капустой. - Хозяин, - подмигнул командир, осмотрев подвал. - Прошу, - указал Петрович на бочонок, на крышке которого стояла бутылка и три стакана. Мичман приподнял крышку: в светлом рассоле среди укропных веточек проглядывали пупырчатые бока маленьких огурчиков. Вид у них был до того аппетитным, что офицеры тут же выловили по огурцу. - Сам солил?- спросил командир. - Сам, - ответил мичман, разливая по стаканам разведенный спирт. - С благополучным прибытием! – поднял стакан мичман. Офицеры чокнулись, залпом выпили, захрустели огурцами. - Эх, Петрович! Рановато ты ушел на бережок. Но о такой прелести в походе остается только мечтать, - старпом вновь протянул руку, вылавливая из рассола очередной огурец. - Ладно. Хорошего понемножку. Пора и честь знать. А то такие гости – сплошная разориловка для хозяина, - пошутил командир. - Что вы! Кушайте на здоровье. Таких огурчиков нигде не сыщите. Я вам и на дорожку приготовил, - протянул он офицерам по трехлитровой банке огурцов. …Остановившись у двери своей квартиры, Максим стал лихорадочно шарить в карманах, ища ключи, и не найдя их, позвонил. Но на звонок никто к двери не подошел. Тогда он постучал сначала костяшкой пальца, а потом кулаком. И опять за дверью полная тишина. Тогда он повернулся к двери спиной и стал грохотать об нее каблуком. И тут открылась дверь соседней квартиры. Соседка, вертлявая Зойка, которая давно положила на него глаз, но, видя, что он на это никак не реагирует, насмешливо сказала: - А ты рогами, рогами постучи… Он посмотрел на нее мутным взглядом и заплетающимся языком спросил: - Хочешь огурчиков?- протянул он ей трехлитровую банку. - Я тебя хочу… - А моя где? - Испарилась… Укатила в свой Питер, а ключ оставила,- Зойка протянула ему ключ, оголив свою изящную ножку, раскрыв полу халата до самых трусиков. - А ты ничего бабец!- приложил он палец к губам, беря у нее ключ. - Только сейчас заметил? – усмехнулась Зойка, помогая ему открыть дверь. Она отобрала у него банку с огурцами, открыла дверь, помогла ему переступить порог и вошла следом. - Где же ты так наклюкался, милый?- ласково погладила она его по голове, усадив на диван. Видя, что он никакой, она раздела его, завела в ванную комнату, усадила в ванную и стала мыть, старательно натирая его мочалкой, - Зой? А ты хорошая баба, - пытался он ладонью прикрыть своего «бойца». - И ты мужик ничего, когда трезвый. И что это у вас, у мужиков, за традиция такая по любому поводу прикладываться к рюмке? Лучше бы баб почаще трахали. И нам приятно, и государству прибыль, - ответила Зойка, смывая с него мыльную пену. …На следующее утро, он, едва открыв глаза, протянул руку, ища свою дорогую половину. Но рядом никого не было. С кухни доносился приятный запах жареного мяса. Он встал, прошел в туалет, затем заглянул на кухню. Зойка в своем традиционном халате жарила ...картошку на сале. - А ты откуда здесь? – Максим уставился на нее недоуменным взглядом. - Согласно мандата, выданного твоей женой, - ответила она. - Я что-то не пойму. Какого мандата? – наморщил он лоб. - Потом поймешь! А пока, иди, брейся… …Они сидели за столом, пили принесенный Зойкой коньяк, закусывая его картошкой и солеными огурцами. Позавтракав, он пристально посмотрел на Зойкину грудь, проглядывающую в прорезе халата, и тихо спросил: - Так какого мандата, Зой? - Который лежит под книжкой на журнальном столике. Он встал, подошел к столику, поднял книжку, под ней лежала записка. Он внимательно стал читать: «Зой,- писала Валентина, - срочно улетаю в Питер. Меня включили судьей в конкурсную комиссию «Мисс Питербург». Ключ оставляю под ковриком. Встретишь моего, обласкай. Когда твой придет и тебя не будет, за мной не заржавеет: приму по высшему разряду. Да скажи моему упрямцу, что приказ Главкома о назначении его комбригом флотилии уже подписан. Не век же ему бороздить океан на своей субмарине. Знала бы ты, чего мне это стоило. Чао!». - И чего это ей стоило? – насторожился Максим. - Потом узнаешь…А пока раздевайся. Пора платить по счетам… Зойка оказалась весьма сексуальной партнершей. Она сначала всего его обцеловала, обсосала все, что только можно, затем взгромоздилась на него сверху и понеслась, словно всадница на диком мустанге, по бескрайной прерии. Он чувствовал, что ей далековато до его Валюхи. У той был мини-вход, а у этой – почти макси. Но чувство новизны взяло свое, да и разрешение от жены было получено. «Нет. Какая все же замечательная у меня жена Валюшка. Все предусмотрела. Обо всем позаботилась. Придется оправдывать ее высокое доверие, переходить в комбриги, а там и до адмиральского кресла недалече»,- подумал он и направил свою бъющую струю в притихший Зойкин «вулкан». «Но все же. Чего стоило моей половине протолкнуть меня в комбриги?»- подумал Максим, ссаживая с себя Зойку и отворачиваясь от этой приятной и ласковой женщины, которая теперь была ему не нужна. Эдуард Зайцев.